Мы пили в сырых и прогнивших подвалах,
Мы пили коньяк в дорогих ресторанах.
Мы падали пьяные и засыпали
На голом асфальте. И мы умирали.
И каждое утро мы пили чекушку.
Мы на ночь ложили пузырь под подушку.
В дешёвых отелях на койках лежали.
Мы пили запоем, и мы умирали.
Вы спросите: "Что ж не ушли вы в завязку?"
Мы очень хотели: прошли через тряску,
Мы есть не могли, унитаз обнимали...
Мы очень старались, но мы умирали.
Не пить в одиночку, не квасить с соседом,
Пить только в субботу, пить только по средам.
Бухать вообще мы себе запрещали,
Но снова срывались. И мы умирали.
Ложились в больницы, ложились в детоксы,
Но с нами случались опять парадоксы.
Мы тысячу раз это дело бросали.
Но вновь возвращались. И мы умирали.
Мы трезвыми были недели и годы,
И зубы скрипели в любую погоду.
Но нервы железные всё же сдавали.
Мы брали бутылку, и мы умирали.
Нам стыд и презрение было наградой,
И полные принебрижения взгляды.
И люди о нас башмаки вытирали.
А мы пили дальше, и мы умирали.
Однажды, за наш переполненный столик
Присел далеко не простой алкоголик.
И он рассказал, что он больше не пьёт.
Совсем, совершенно, и он не умрёт.
Он бросить пытался, но пил очень много.
Он так напивался, что спал у порога.
Он Богу молился опять и опять
Ведь он ни за что не хотел умирать.
Мы с ним говорили держась за стаканы,
За всё это время не выпив ни грамма.
И нам никчему было что-то скрывать.
И незачем было уже умирать.
Не нужно нам стало бухать по подвалами,
И пьяными спать под забором в канавах.
Не нужно лукавить и незачем врать.
И нам никчему в одиночку страдать.
Тот парень ушёл не оставив визитки.
Решительно я отодвинул напитки.
"Эй, бармен, скажи нам, а кто это был?"
И он мне ответил, что я пил один...
|
