Конечно, все мы люди-человеки. Все мы можем возбуждаться, нервничать, "эмоционировать". Можем грубить, материться (как я), жестоко подкалывать. Но нормальный человек тем от быдла и отличается, что все эти проявления носят временный характер, а кроме того, слушать ругань интеллектуального оппонента - это иногда в какой-то мере эстетически приятно. Умный оппонент не будет повторять через слово "ты мудак" - он изобретёт какой-нибудь "более другой" способ так тебя подцепить, что становится отрадно за его изобретательность. И если спорят два интеллектуала - это действительно занятно читать, т.к. они будут сыпать хоть сколько-нибудь достоверными аргументами вместо тупого унылого срача.
А вообще у Довлатова есть прекрасное определение порядочного человека, я люблю его цитировать к месту и не к месту: «Порядочный человек – этот тот, который делает гадости без удовольствия».
По-моему, исчерпывающе.
Что касаемо стихов ПАЦИЕНТА КАЩЕНКО - это реальный пациент этого учреждения и написал он их в его стенах.
ИТАК, БОЛЬНИЦА КАЩЕНКО
И ПЕРВЫЙ МОЙ ПАЦИЕНТ...
Мой.
Настоящий.
Внезапно отказали нервы…
А он, непьющий, некурящий,
простой советский шизофреник,
классически сложенный чайник,
мне обещал мешочек денег
за избавление от нянек:
– Иначе будем в дураках!..
Избитого, в одних носках,
его доставили по скорой.
Он дома всюду вешал шторы,
в непроницаемых очках,
покрытый кожею гусиной,
сгибаясь, крался в туалет…
Был убежден,
что Бога нет,
но есть Психическая Сила,
вполне научная. Она
ему кастрацией грозила,
внедрялась в мозг, лишала сна,
бранила голосом отцовским…
Он никому не доверял
и с наваждением бесовским
боролся сам: расковырял
квартирный свой электросчетчик
(считал, что там сидит наводчик),
и наконец, противогаз
надел, но он его не спас –
агенты воду отравили
какой-то жуткой жидопастой…
Он жил в своем бредовом мире,
считал себя Фиделем Кастро,
племянником Мао Цзедуна,
профессором Джордано Бруно,
блюстителем гражданских прав,
и был во всем отчасти прав…
– Насчет моих галлюцинаций
в Совет Объединенных Наций
прошу вас, срочно позвоните,
не верьте вражеским угрозам,
а за настырность извините
и не воздействуйте гипнозом,
не поддаюсь!!!
– Да что вы… что вы…
– Ага! Попался, хрен моржовый!
Гипнотизер, ха-ха! Видали
таких в гробу! Своим навозом
все зодиаки закидали!
А я не дамся! Я гипнозом
владею сам! Я под экраном!..
Ща как проткну тебя тараном!
Щща ка-а-ак гипнотизну!
Бараном, блин, станешь!
Ты и есть баран,
шпион звезды Альдебаран!
Ну, что уставился?..
Два метра
в нем было росту, центнер веса,
стеклянный взгляд, как у осетра,
мускулатура Геркулеса,
а голос тонок… Сей ребенок
себя любить не догадался,
боялся, как гадюк, девчонок…
В палате страшно возбуждался –
в часы, когда гулял синдром,
его вязали впятером,
а он как вепрь освобождался…
Я был боксер, валил иных,
но никогда не бил больных.
Он ухватил меня за шкирку,
поднес кулак под носопырку
и – блямс!..
С тех пор мой нос – тупой.
Сему способствовал запой
дисциплинарного состава.
Начальство не имело права
меня к больному подпускать
без ПЕСТУНА – да где ж сыскать.?
Ушел в ближайшую канаву
портвейном горло полоскать...
Дееспособных санитаров
там, в буйном, было два всего:
«Пестун» Василий Сухопаров
и Николай Недоброво,
два уголовничка-садиста.
Работали со вкусом, чисто,
но если брали на хомут,
еще не получив зарплаты,
то мог случиться и капут.
Из наблюдательной палаты
и Николая черт унес:
его в тот день пробрал понос…
Так путь к народному здоровью
я окропил своею кровью
и оттого столь тупонос.
Что этот бедный параноик
во мне просек?..
Не до гипноза
мне было, я дрожал как бобик.
А в нем барахталась заноза
души – она в мозгу
вращалась, в замкнутом кругу
ворсистых
мысленных
цепочек…
Российская шизофрения
имеет характерный почерк:
как будто небо накренили,
и сам Господь строчит донос
себе на собственное имя…
Он древен как язык угроз,
он жил и в Иерусалиме,
и во втором, и в третьем Риме,
он врос в московский наш мороз –
тот злой наследственный гипноз,
владевший предками моими
и мною в детстве – миф-ублюдок,
смешавший истину и вздор
в кровавом трансе – красный вор,
скрестивший веру и желудок
попам и ксендзам на позор…
А в жизни личной предрассудок –
сильнейший наш гипнотизер,
но это понял я позднее,
хлебнувши славы полным ртом…
Тот пациент мне стал роднее
родного брата, он потом
меня признал, просил прощенья,
а я его благодарил
за то, что он мне подарил
восторг врачебного крещенья…