Часть текста взята с моего ЖЖ, чтобы не было неких претензий, говорю сразу честно.
Думаю, тема подымаемая мной в этом эссе, некоторым знакома не по наслышке. Не минула сия чаша и меня в своё время, но мне повезло, Господь дал шанс. Быть бомжём мне приходилось быть, как в России, так и в 90-х в той же цивилизованной Европе, о чём мельком рассказывал на форуме. Алкоголизм, выпадение из социума, всё это звенья одной цепи - бомж.

"На прощание учтите:
Всяк из вас мне кровный брат.
К нам на свалку приходите,
Всем гостям я буду рад."
(Дмитрий Васильцов)


Опять Новый Год, в окнах приветливо горят огоньки, заснеженный Мурманск, суетливо спешащая толпа . И только одной категории наших сограждан, а таковыми, как бы кто из нас не хотел, они являются, абсолютно всё равно. Они не ждут праздничного стола, как мы в своих панельных хрущобах и девятинах, по причине их отсутствия у них. Им глубоко наплевать какой там курс рубля и евро. Они живут в своём, параллельном с нами мире, пересекаясь изредка с ним, мы брезгливо-презрительно отводим глаза и уж не как не представляем себя на их месте.


Как обычно по улицам течёт поток авто, толпа социально благополучных, относительно, насколько это возможно в нашей стране, законопослушных граждан. Все спешат, все в погоне за удачей, халявой и Бог знает ещё чем. Все они сытно позавтракали и впереди их ожидают обед и ужин. Дома холодильники с продуктами, в домах бывает ждут, а бывает нет, жёны, мужья, дети. И только, как догадался читатель о ком пойдёт речь, бомжи, люди из параллельного мира, куда они были выкинуты из нашего правильного, благопристойного, бытия, ни куда не спешат и ничего не ждут. Вот такой он финальный угол, всей этой суеты и пустых хлопот.


Бомжи были всегда и это заблуждение считать, что их не было при СССР, тем более в таком портовом городе, как мой Мурманск. Были и бомжи, и проститутки, и фарцовщики, и много ещё кого, кто не укладывается в ныне нам с ностальгией представляемую картину прошлого. Всё это было на фоне обкомов, райкомов, граждан строящих, даже мало представляющих для себя, какое то неведомое, "светлое" будущее, голосующих в едином порыве. Да ловили, сажали на пару лет, кого в ЛТП, кого на зону, в зависимости от наличия мест и благосклонности судьи, вот и всё в этом участие общества в судьбе, пусть может не самого достойного, оступившегося, но всё же человека. Порой и что чаще всего как сегодня, так и тогда, абсолютно не имеющего ни каких криминальных деяний, не склонных к насилию, а по сути порой сами ставшие жертвами насилия общества.

Каждый ведь из нас думает, сидя у монитора и читая эти строки, уважаемый читатель, что сия чаша минует его и что подобное может произойти с алкоголиком, наркоманом, безвольным, растерявшимся по жизни человеком. Уверяю Вас, если кто думает, что он настолько "крутой" в этой жизни и "зелёным змием" в ладах, то где есть гарантия, что завтра, при том, что у нас правит "закон джунглей", не нарвёшься на того кто круче тебя. И хорошо если тебя просто завалят и делов то, но хуже когда оставляют на этом свете, превратив в бомжа.


Разумеется сразу бомжом себя никто не ощущает и смирится с этим не может, для этого нужен не один день, а кому и месяцы, но итог будет в большинстве своём одинаков. Поначалу будут силы и дикое желание сопротивляться. Да я! Да замучаетесь! Да я сейчас к тем, да я сейчас пойду к Евгению Викторовичу, да я к Наталье Владимировне, да я к Василию Владимировичу! А им палец в рот не клади, как говорится, да они такие проныры, да они при таких мандатах и кабинетах, что любой беспредел разрулят. Да я закон знаю и вообще у меня такие подвязки есть!

И вот начинаются хождения, записывание на приёмы, встречи, сочувственные беседы. Все Евгении Викторовичи и Василии Владимировичи по началу вам вежливо сочувствуют, понимающи кивают, ахают, ужасаются и советуют прийти через недельку, месяц. Или что ещё лучше будет, обратиться туда то и там вам помогут.
И вот вы ходите и ходите, выстаиваете в очередях, пытаетесь доказать, добываете всевозможные справки, которых как постоянно выясняется мало и вам сочувствуя вашем "хождению по мукам", посылают на очередной круг по этой орбите.
Но силы ещё есть и вы ещё не под гнётом отчаяния. Вы же не бомж какой то и своего добьётесь.

В результате в конце концов наступает момент прозрения, который и является по сути переломным моментом. Зайдя в очередной кабинет вы начинаете очередной раз эмоционально излагать о своих бедах и несчастьях, очередному Василию Владимировичу и вдруг натыкаетесь на взгляд человека которому абсолютно наплевать на вас, более того, вы ему просто уже осточертели и не даёте жить счастливой его жизнью, в заслуженном им кабинете, заниматься депутатской или служебной, деятельностью. "С тебя взять нехрен? Когда же ты свалишь отсюда? Много вас таких тут шляется, как вы осточертели..." вот, что выражает его взгляд. Но внешне сохраняя вежливость, положение обязывает, вам предлагают заглянуть опять через пару неделек.

А время идёт, жить негде, вчерашние друзья и приятели, посочувствовав, исчезают в своей жизни с её заботами и проблемами, когда реально необходима их помощь. Предвижу, что мне заявят, что дескать сам такой, таких и друзей, близких, нажил. Уверен, что это могут только заявлять люди, которые слава Богу не попадали в такие ситуации. Осуждать со стороны, ощущая себя благополучным и крутым, намного конечно легче и проще.

Затем настаёт день, когда ночевать негде, одежда и внешний вид, всё больше начинает вызывать интерес у сотрудников милиции. Начинают порой и забирать, поколачивая ради забавы, видя вашу беззащитность и при этом ещё оставшиеся следы социального благополучия. Так уж мы устроены, ведь некоторым, чтобы ощутить свою состоятельность и благополучие, обязательно нужен нищий и несчастный, тот же бомж неподалёку, время от времени.

Пройдя все эти круги ада "социальной помощи", побившись лбом в закрытые ворота, в отчаянии, опустив руки от бессилия, вы начинаете общаться с такими же бездомными, выброшенными и отвергнутыми обществом, людьми по разным причинам, но с одним итогом в жизни. Самый шок, который действительно трудно пережить, это не физические страдания, голод, холод, бездомность, алкоголь, а обволакивающее тебя осознание, что ты среди этого суетливого города, среди всей этой благополучной толпы, одинок и бессилен, словно один на тающей льдине, под названием жизнь. Всё, ты отделён от этой жизни и сограждан, глухой стеной. Смерть в подвале или под забором, от побоев, голода, холода, это лишь вопрос времени. В тебе больше не видят человека, равного себе. Ну как вам такая ситуация, уважаемый читатель, многие ли при этом не потянуться к бутылке? Если честно хотя бы перед самими собой.

Дозы принятия на грудь, чтобы забыться и хоть как то примириться с этой реальностью, бомжу большой не требуется, голод, стрессы, сделали своё дело быстро. Нелепая ложь о том, что бомжи способны глушить водку ящиками, просто смешна, откуда у них на ящик то даже?

От всей этой безысходности приходит абсолютное равнодушие к жизни и апатия. Дальше нужно не так много времени, чтобы человек окончательно опустился. Большинство ведь бомжей, тех кого мы презираем и брезгливо стараемся не замечать, как и все мы, родились в нормальных роддомах, у них возможно были по своему любящие и заботливые родители, все они ходили в школу, многие закончили и техникумы, институты, мечтали, любили, к чему то наверное стремились. И скорей всего, как мы сегодня, не представляли себя бомжами и смотрели на них свысока, будучи уверенными, что до такой жизни уж точно не дойдут.

Всё это выше я намалевал, во-первых, если честно, был сам примерно в такой ситуации, ну может чуть получше, но Господь, судьба, дали мне всё же шанс не дойти то точки в своём одиночестве на дне ада. Это в общем то редкость, обычно из этого параллельного мира уже мало кто возвращается. Большинство же не воспринимает реальность и уже не способно вернуться к нормальной жизни.

Помощь таким людям тут имеет уже в большей степени, значение для нас, ведь такое положение человека, каким бы он не был, во многом укор нам, благополучным и внешне правильным, в нашей непорядочности. А в нашей нынешней жизни, глядя в тв, где непрерывно вещают об успехах наших руководителей и их заботе о каждом из нас, выйдешь порой на улицу и понимаешь, что и ещё с воспроизводством бомжей и малоимущих, у нас неплохо получается. О чём можно вообще говорить, если в нашем городе, хоть и полунищий тоже, но всё же есть приют для собак и кошек, а для людей есть только улицы, подвалы, свалка. Да есть отец Геронтий, Валера Бабурин с активистами помощи бездомным, низкий поклон им, но они сами порой нуждаются в защите от равнодушия, а порой неприязни, власти, общества, к своей миссии, наверное не самой доходной. Нет среди их подопечных не будущих избирателей, не респектабельных спонсоров, а есть те, кто ещё вроде и жив, но уже по сути мёртв. В большинстве своём они уже не опасны, пугливы и давно уже не чего не просят. У них свой мир. Поэтому, если большинство нас не в силах и не имеет моральных мотивов для себя, помочь им, то хотелось бы, чтобы хотя бы не было с нашей стороны агрессии по отношению к ним, просто хотя бы дать им возможность дойти до своего логического конца.

В заключении, если у кого ещё остались силы и желание читать дальше, я хотел бы предложить один рассказ, прочитанный и по своему запавший, на бескрайних просторах интернета. Рассказ приведён А. Истамовым, поэтому публикую его в подлиннике.

Забытый.

Он просыпается каждое утро привычным образом: от пинка в плечо или в бок, иногда – от пинка по лицу. Он встает, шатаясь, и молча перебирается подальше от места, где раздают пинки – метров на десять, и снова ложится на землю у стены, подкладывая под голову внутренний изгиб локтя, и засыпает, подогнув колени. На нем немыслимо потертый с двумя огромными дырами свитер неопределенного бурого цвета, некое подобие брюк и – единственный ботинок, о котором лучше умолчать. Многочисленные синяки, царапины, кровоподтеки по всему бледному c синеватыми прожилками лицу. Борода густая и желтая, слежавшаяся, слипшаяся, с сильной проседью. Отталкивающий запах. Синие, синие глаза, без старческой желтизны и мути.

Я впервые увидел его ранним утром, когда он молча перебирался с места, где раздают пинки, на метров десять подальше и, шатаясь, улегся. Удивили не прицельные пинки по лицу высокого мужчины в сером халате, сопровождаемые отборным матом, а спокойствие и молчание старика. В тот же день, возвращаясь, увидел его сидящим на бордюре у тротуара и протянул купюру. Он взял, посмотрел и молча кивнул. Я остановился.

- Здравствуйте, деда. Вас почему пинают?

- А это Сережка, сука. – И рассказывает, что это жилец с первого этажа, под окном которого старик устраивает ночлежку, и который каждое утро пинками и бранью гонит старика от окна.

- А почему бы вам не перебраться на другое место?

- Я тут жил раньше, на втором этаже, над Сережей, жил вместе с женой.

- И что?

- Что, что? Померла она 8 лет назад, а дочь продала квартиру.

- А почему вы лежите именно здесь, под его окном?

- А так теплее.

Старик вяло махает рукой и ворочается на месте. Обращаю внимание на его вытянутую левую ногу, без ботинка, обмотанную грязным тряпьем. Узнаю фамилию старика – Владимир Егорков.

- Так, что же, значит, живете на улице, деда?

- Живу, сынок, живу.

- А что же дочь? Почему с ней не живете?

- А что дочь? Живет со своим пьяницей… на мою пенсию.

Далее узнаю, что дочь после смерти престарелой матери продает квартиру, покупает новую и переоформляет квартиру на свое имя. Отца на порог не пускает, иногда забирает пенсию.

- Что ж поделать, – шамкает Владимир Егорков.



- Так ведь, холодно на улице, дед, – продолжаю, ежась и выдыхая изо рта пар.

- Тогда ночую в прихожей у одноклассницы.

- У одноклассницы? – недоуменно спрашиваю старика, глядя на слипшиеся грязные космы волос и бороды с сильной проседью.

- Да, у одноклассницы Галки, сплю на лестничной площадке, слава богу, – живет на четвертом, последнем этаже. Только надо утром пораньше встать, а то запинают детки ее и внуки. У нее внуки – ууууу! Гонят.

- А что с ногой? – спрашиваю, глядя на обмотанную грязным тряпьем левую ногу.

- Палец, сынок, палец. Отрезал.

- Зачем? – я даже отшатнулся.

- Отморозил – отвечает. И рассказывает. Отморозил более месяца назад из-за украденного ночью ботинка: может, дети в шутку унесли, может, по нужде унес такой же бедолага. Егорков пешком, ковыляя, добирается до больницы на другом конце города, где, по его мнению, работает племянник давнего приятеля. В автобус не пробраться. Такси не останавливается: слишком грязен и подозрителен с виду. Впрочем, на такси и денег нет. Врач, осмотрев палец, говорит, что мертвая ткань разрастается, требуется немедленная ампутация, иначе предстоит гангрена и ампутация всей ступни. Требуется n-ная сумма на операцию и койку. Старик предлагает все, что имеет – свою будущую пенсию, которая составляет седьмую часть указанной суммы. Врач вежливо отказывается. Тогда Егорков отправляется к однокласснице и запирается у нее в ванной под предлогом, что желает умыться, берет незаметно стащенный с кухни нож и, крича и рыча, отрезает себе большой палец левой ноги, почерневший и безжизненный. Далее заливает отрезанное место марганцовым раствором.

- Покажу, покажу сейчас, – говорит, закатывает брючину и разматывает тряпье с ноги. Едва уговорил его прекратить. От размотанной тряпки понесло ужасной вонью.

- Каждую ночь молюсь, чтобы утром не встать, – заключает Егорков.



- А кем вы работали, дед? – спрашиваю.

- Военным летчиком. 22 года жил в Термезе, летал на мигушках, полтора года воевал в Афгане, вот ногу прострелило, и плечо задело.

- А что такое «мигушки», дед?

- Это самолеты Миг 21, 23, 27. Еще на сушке летал – на Су 24.

Далее узнаю, что в 1980 г., будучи лейтенантом, он участвовал в боях за Луркох в провинции Фарах, когда погиб знаменитый генерал-майор Хахалов. Получил медаль За Отвагу. В 1984 ему даже привелось жать руку М. Горбачеву на одном из его встреч с ветеранами в Москве.

- А что же вы не перебрались в Москву, с вашими заслугами перед Родиной, с вашим стажем военного летчика?

- Да кому я там нужен? Тогда Советы крепко стояли, кто мог подумать, что все развалится? И потом, куда уйдешь из родины детства?

Я видел его несколько раз позже, он сидел в своей неизменной позе – вытянув и положив левую ногу на бордюр, в зубах у него торчал бычок, должно быть, подобранный тут же неподалеку. Он молча сидел и смотрел в землю перед собой. Я не смел к нему подойти.