– Але ! Это зоопарк?
– Нет!!
– А почему обезьяна у телефона?

Телефон всегда являлся источником провокаций, интриг, предметом пристального внимания определённых структур. Во времена СССР, когда не было мобильной связи и интернета, а была возможность общения только со стационарного аппарата, казусов тут было не мало. Вспоминается и мне один небольшой эпизод из моей жизни в тот период. Но, по порядку, если у читающих эти строки есть терпение и желание дочитать очередную мою ностальгическую галиматью до конца.

В те далёкие нынче 80-е, когда страна начинала бурлить, но ещё сохраняя при этом все атрибуты СССР, усиливая при этом "бурление" антиалкогольным допингом, был у меня в Питере замечательный приятель Санёк. Личность крайне неординарная, можно сказать богемная и тем для меня, молодого, холостого шалопая, третьего штурмана загран заплыва, доблестного мурманского Тралового флота, крайне любопытная. Билет в тогдашний Ленинград на лайнер аэрофлота стоил, если память не изменяет, около 27 рублей, самолёты в нашем мурманском аэропорту летали тогда довольно часто, это был вполне доступный для большинства населения вид транспорта. В общем 1 час-30 и ты в Питере. В финансовом плане, после полугодовалого рейса, это не стоило вообще ничего. Поэтому на выходных между рейсами, летал туда часто, причём, врать не буду, порой и будучи в нетрезвом состоянии. Конечно не в таком, как герой в "Иронии судьбы", но будучи на веселе.

С Саней, я познакомился в один из своих визитов, когда я останавливался ещё в общаге у своих одноклассников, учившихся тогда в ЛИСТе. Можно было и у родственников, но вся прелесть свободы тогда была бы перечёркнута их семейным вниманием. В один из дней нас свела судьба в пивной на Моховой, где он в ранний, будничный час, хмурого осеннего питерского утра, как и я поправлял своё здоровье. Разговорившись, стоя за одним столом, угостив его нашим вяленым ершом, он пригласил меня к себе домой, предварительно по пути купив у таксиста за четвертной флакон водки.

Жил он в доме на углу Моховой и Литейного. Апартаменты, представляли собой комнату в виде пенала, в коммуналке, где как поётся в песне Владимира Семёновича "...на тридцать восемь комнаток всего одна уборная...". Это было наследие его почившей бабушки, коренной петербуржки, бывшей курсистки, затем известной учительницы хореографии, пережившей блокаду с первого до последнего дня в этой комнате.

Внук тоже был богемой, будучи старше меня года на два, успел отслужить в армии, в одной из республик Средней Азии и закончить художественное училище им. Рериха, побывать женатым и благополучно развестись. Образ жизни он в то уже время вёл богемный. Будучи хорошим художником и бывшим "пурукумщиком"(юнные питерские фарцовщики), он существовал на заработки от портретов, которые он, довольно талантливо, ваял в районе Катькиного садика или Художественной лавки, на Невском и фарцовкой по случаю. В стране уже тогда было не до тунеядцев и фарцовщиков, милиция почувствовала уже тогда, что любой по факту антисоциальный элемент, это вернейший и хороший источник их доходов. В общем тогда платили только ещё милицейской крыше, участковому и Саня искренне верил, что это нормально, и не кто больше не вправе взимать с него, что сыграло в дальнейшем с ним роковую роль в его жизни.

Беззаботная молодость, сплошной стёб, гулянки по вечерам в этом питерском оазисе свободомыслия, где собиралась довольно разношёрстная толпа молодых антисоветчиков. Начиная от явно будущих героев рэкета - студентов Лезговки, юнных натурщиц художественных студий - будущих интердевочек, упорно не желающих трудиться и жить, как все комсомольцы ребята и девчата "а ля комсорг Ковтун", до представителей неформальных течений - панков, рокеров и представителей художественной, творческой богемы. Я был запакован мажорским шмотьём с Пальмаса, Абердина и имел вид крайне антисоветский. Чего стоила только моя одна футболка, предмет зависти многих - "London colling!"(Лондон зовёт!) на фоне Биг-Бэн и атомного взрыва, их у большинства "юкковский"(финский) прикид и рядом не стоял. Во всяком случае моим рассказам о заграничной моряцкой жизни (не без фантазий немного, врать сегодня уже не буду) внимали с интересом. В общем тут много, что можно было бы намалевать, люди, время было довольно интересными, тогдашний быт, нравы, но не хочу утомлять читателя. Если соберусь с мыслями, то это будет уже другое повествование.

В коммуналке жили довольно разные по своему воспитанию, мировоззрению, люди. В общем то была общая только нищета и безнадёга в лицах законопослушных граждан. Выделялась пожалуй в своей активности только одна тётка Любка. Как и в любой коммуналке есть такой обязательно сволочной представитель, который знает про всех и всё. Будучи уже старой крысой и ненавидевшей люто, при жизни, бабушку Сани, из-за её интеллигентности, независимости, образованности, всю свою ненависть после её смерти она перенесла на внука. Сама она была ярким представителем замечательного советского человека, который закончив четыре класса, в лучшем случае ФЗО, вступал в комсомол, затем в КПСС, тут же втягивался в партийную работу и по жизни, заседал, клеймил, осуждал, одобрял и всегда стучал при этом. Эвакуировав своё ценное тело из Ленинграда в самые первые дни войны за Урал, вместе с парткомом предприятия и бумагами, она в 45 вернулась "победительницей" и продолжила дальше строить коммунизм всеми выше перечисленными способами.

Так вот, старая сексотка обязательно увидев моё появление, всегда докладывала участковому и тот приходил за своей таксой в виде пяти чеков "Альбатрос", за мою временную возможность проживать у Сани без регистрации. Изредка менты приходили и по вечерам, но окинув взглядом бомонд, который знали лично, не увидев никого в розыске, бывало тяпнув пол стакана портвешка, миролюбиво уходили.

Казус с телефоном, произошёл в один из дней. Один из Сашкиных приятелей, представитель неформальной творческой интеллигенции, наверняка будучи навеселе, позвонил ему и зная наперёд, что трубку обязательно снимет "квартирный полицай", рявкнул ей -

- алё!...это номер ......... атс 218-41 Вашингтон заказывали?!
На что, после непродолжительного молчания, видимо был ступор, был получен дипломатичный ответ.

- соседи то может и заказывали, а мы то нет! Сщас позову тунеядца! Кто ещё такое может заказать?!

Мы с Саней после вчерашнего бурного банкета и диспута допоздна, крепко спали. Появление бабы Яги на пороге комнаты, прооравшей, что нам уже фашисты из Америки звонят, привело в полную непонятку. Ничего лучшего не придумав, Саня ей рявкнул команду куда идти и для её подтверждения запустил кроссовкой. Ведьма увернулась и шипя вылетела из комнаты. Всё это было как сон. Но явь напомнила нам о себе, когда к вечеру сначала подтянулся участковый. Лимитному человеку в погонах мы не смогли толком ничего объяснить, а довод позвонить на АТС на него не подействовал, видимо сказывалось деревенское воспитание в Калиниской деревне, где АТС, как и телефон были загадочны. Следом пришёл "Владимир Владимирович" в плаще, с выражением на физиономии доброжелательного Иуды, сунув какую то корку под нос, он деловито нас выслушал. Хотя что говорить тут? Пошёл к тётке Любке, видимо это было счастьем для неё и сказав на прощание, что сведения будут проверены, удалился. Последствий по этому случаю не было, но сама реакция на него, сегодня вспоминается комично.

Грянули 90-е, перекрёсток жизни моего поколения, в которых исчезли многие. Кому повезло, тот уехал куда подальше, кто исчез просто физически. Не знаю конечно, как взглянуть, но я остался, хотя мог уехать не раз и живу сегодня всё так же в своей, пусть и не очень счастливой, стране. Каким то подвигом это или заслугой не считаю, это мой путь.

В начале 90-х в Питере уже во всю зацвёл открыто рэкет, помимо ментов, появились и другие, кто хотел иметь свою долю с тех же художников на Невском. Саня будучи натурой эмоциональной и свободолюбивой, не смог смириться с этим и напрочь отказался платить. Но это были уже другие реали. В один из зимних вечеров, он был встречен возвращаясь домой после работы, в арке одного из питерских колодцев. Бить особо не били, порвали и изломали мольберт, но самое ужасное, выломали все пальцы на руках. Подобрала уже скорая, которую вызвали видимо проходившие мимо прохожие. Часть пальцев была ампутирована, по сути остались две культи. Как художника его больше не существовало. Дальше всё как обычно, одиночество, стакан между культей. И в один из дней, перед расселением коммуналки, которая была уже продана, Саню нашли в своей комнате мёртвым, валялась рядом ёмкость из под суррогата. Хоронить правда пришло много по рассказам. Но к вечеру дня похорон, думаю, вряд ли кто его уже помнил. Жизнь пошла дальше, поставив вехой крест, на по сути нынче уже наверное исчезнувшей могиле, одного из миллионов не нужных своей Родине её неприкаянных сыновей.