...Исчезнут ощущения ненужности и жалости к себе. Мы потеряем интерес к эгоистичным вещам, и в нас усилится интерес к другим людям. Уйдёт своекорыстие. Изменится всё наше отношение к жизни, нас покинут страх перед людьми и неуверенность в экономической защищенности. Мы интуитивно будем знать, как вести себя в ситуациях, которые раньше нас озадачивали. Мы внезапно осознаем, что Бог делает для нас то, что мы не смогли сделать для себя...

в полной гармонии с собой и Вселенной. Об этом говорил еще Гурджиев, да и многие до него и после. Вопрос возникает тогда, когда я об этом начинаю думать. А думать начинаю тогда, когда уходит гармония. При чем, Вселенной все равно, с каким я знаком для социума. Т.е. я могу быть отъявленным мерзавцем для общества и провести всю жизнь в тюрьме, но при этом быть абсолютно гармоничным с самим собой, сильным духом и все, что мне нужно, Вселенная даст и там.
А можно и наоборот, как Будда, уйти самому из царской семьи на 13 лет в пустыню, чтобы создать для себя свою тюрьму, которая даст возможность подняться духу.

Можем ли мы сказать, что самодостаточная, смиренная гармония – это не то, что нужно от нас нашей Высшей Силе? Все остальные этапы (шаги, Пути, учения) это ступеньки к этой – Главной Задаче. Другое дело, если у меня другая кармическая цель, мне, возможно, надо идти дальше, узнавать и отрабатывать и достигать большего, но, это у каждого уже свое.

Для меня алкоголь это не болезнь, нет, для меня это искушение, или наказание, которое было послано за бездуховную жизнь. От которого я не мог долго отказаться, загоняя себя все в более глубокий, но и более близкий для понимания Главной Задачи вираж.

Мне кажется (ИМХО) ))) , что нам всем отпущен изначально некий бонус, дана фора, кому-то больше, кому-то меньше, вероятно это зависит от прошлых реинкарнаций и кармических отработок, после чего, с не прошедших тест, начинают спрашивать, окуная в бочку с дерьмом…, чем дольше не понимаешь, тем глубже бочка …))
Но ведь лучше в бочку с дерьмом тут, чем в гиену огненную там? А ? ))))))

Однажды к Ходже Насреддину пришёл жадный и жестокий ростовщик Джафар. Он был горбат и уродлив, поэтому, наслушавшись рассказов о мудрости Насреддина, хотел, чтобы тот превратил его в красавца. Само собой разумеется, живая и совершенно практичная мудрость Ходжи не имела ничего общего с колдовством (к тому же, у него не было ни малейшего желания помогать злому ростовщику), однако он выслушал просьбу Джафара и пообещал помочь. Он потребовал, чтобы Джафар и вся его родня явились к нему в определённый час, и, когда все собрались, начал замысловатый обряд.

“ — Разденься, Джафар, и трижды обойди вокруг костра, — сказал Ходжа Насреддин. Он всё ещё не придумал достойного способа и выигрывал время. Лицо его было озабоченным.

Родственники наблюдали в безмолвии. Ростовщик ходил вокруг костра, словно обезьяна на цепи, болтая руками, свисавшими почти до колен.

Лицо Ходжи Насреддина вдруг прояснилось. Он облегчённо вздохнул и, откинувшись, расправил плечи.

— Дайте мне одеяло! — сказал он звучным голосом. — Джафар и все остальные, подойдите ко мне!

Он выстроил родственников кольцом, а ростовщика посадил в середине на землю. Потом он обратился к ним со следующими словами:

— Сейчас я накрою Джафара этим одеялом и прочту молитву. А все вы, и Джафар в том числе, должны, закрыв глаза, повторять эту молитву за мной. И когда я сниму одеяло, Джафар будет уже исцелён. Но я должен предупредить вас об одном необычайно важном условии, и если кто-нибудь нарушит это условие, то Джафар останется неисцелённым. Слушайте внимательно и запоминайте.

Родственники молчали, готовые слушать и запоминать.

— Когда вы будете повторять за мною слова молитвы, — раздельно и громко сказал Ходжа Насреддин, — ни один из вас, ни тем более сам Джафар, не должен думать об обезьяне! Если кто-нибудь из вас начнёт думать о ней или, что ещё хуже, представлять её себе в своём воображении — с хвостом, красным задом, отвратительной мордой и жёлтыми клыками — тогда, конечно, никакого исцеления не будет и не может быть, ибо свершение благочестивого дела несовместимо с мыслями о столь гнусном существе, как обезьяна. Вы поняли меня?

— Поняли! — ответили родственники.

— Готовься, Джафар, закрой глаза! — торжественно сказал Ходжа Насреддин, накрывая ростовщика одеялом. — Теперь вы закройте глаза, — обратился он к родственникам. — И помните моё условие; не думать об обезьяне.

Он произнёс нараспев первые слова молитвы:

— Мудрый аллах и всеведущий, силою священных знаков Алиф, Лам, Мим и Ра ниспошли исцеление ничтожному рабу твоему Джафару.

— Мудрый аллах и всеведущий, — вторил разноголосый хор родственников.

И вот на лице одного Ходжа Насреддин заметил тревогу и смущение; второй родственник начал кашлять, третий — путать слова, а четвёртый — трясти головой, точно бы стараясь отогнать навязчивое видение. А через минуту и сам Джафар беспокойно заворочался под одеялом: обезьяна, отвратительная и невыразимо гнусная, с длинным хвостом и жёлтыми клыками, неотступно стояла перед его умственным взором и даже дразнилась, показывая ему попеременно то язык, то круглый красный зад, то есть места наиболее неприличные для созерцания мусульманина.

Ходжа Насреддин продолжал громко читать молитву, и вдруг остановился, как бы прислушиваясь. За ним умолкли родственники, некоторые попятились. Джафар заскрипел под одеялом зубами, ибо его обезьяна начала проделывать совсем уж непристойные штуки.

- Как! — громовым голосом воскликнул Ходжа Насреддин. — О нечестивцы и богохульники! Вы нарушили мой запрет, вы осмелились, читая молитву, думать о том, о чём я запретил вам думать! — Он сорвал одеяло и напустился на ростовщика: — Зачем ты позвал меня! Теперь я понимаю, что ты не хотел исцелиться! Ты хотел унизить мою мудрость, тебя подучили мои враги! Но берегись, Джафар! Завтра же обо всём будет известно эмиру! Я расскажу ему, что ты, читая молитву, нарочно с богохульными целями всё время думал об обезьяне! Берегись, Джафар, и вы все берегитесь: это вам не пройдёт даром, вы знаете, какое полагается наказание за богохульство!

А так как за богохульство действительно полагалось очень тяжёлое наказание, то все родственники оцепенели от ужала, а ростовщик начал что-то лепетать, стараясь оправдаться. Но Ходжа Насреддин не слушал; он резко повернулся и ушёл, хлопнув калиткой...

Вскоре взошла луна, залила всю Бухару мягким и тёплым светом. А в доме ростовщика до поздней ночи слышались крики и брань: там разбирались, кто первый подумал об обезьяне...

, - не что иное, как особо тонкая организация специфических атомов, взаимодействующих друг с другом и с окружающей средой, производя тем самым внутреннюю и внешнюю деятельность сознательного существа."

является бессмертной и нематериальной и предшествует существованию в физическом теле. До рождения человека душа созерцает идеи в нематериальном мире, а после того, как вселяется в тело, «забывает» их. Отсюда суждение Платона о том, что все знания — лишь воспоминание забытых идей, познанных душой до рождения. Аристотель называет её первой энтелехией жизнеспособного тела; только разумная душа человека (дух) может быть отделена от тела и является бессмертной.