Я вырос в Оренбургской области, в глухом целинном совхозе, шестым, предпоследним, ребенком в казахской семье.
С детства у меня была страсть, именно страсть, к чтению. Предметы в школе давались легко, всегда я был самым умным, что возвышало меня в моих глазах над остальными. С другой стороны, я был очень стеснительным. Жило во мне некое ощущение второсортности, которую я тщательно пытался скрыть от окружающих. Вот с таким перекосом я по жизни и пошел.
В 1982 году в возрасте 16 лет приехал в Москву, и поступил в СТАНКИН. Выпивать я начал классе в восьмом, но не припомню каких-то особых эксцессов в школьный период. В институте, при встрече Нового 1983 года, я впервые напился до провала в памяти.
Тогда же проявилась неприятная особенность. Пил я редко, но всегда напивался в хлам. В таком состоянии был крайне неприятен для окружающих, так что на следующий день было невыносимо стыдно. Выяснилось, что я очень быстро пьянею. Мысль, что я не способен вовремя остановиться, никогда не приходила мне в голову. Когда остановиться? Я и пить-то еще как следует не начал, а уже пьян. Кстати, низкая толерантность тоже стала одним из пунктов, которого я в себе стыдился. Не мужское какое-то свойство.
Из института меня отчислили после первого курса. Через год поступил снова, и на этот раз не проучился и месяца. Так или иначе, в итоге я оказался на стройке, а жил в рабочем общежитии, стал стопроцентным московским «лимитчиком». Длительное время чувствовал себя изолированным от своего нового окружения, но тут на помощь пришла водка. Выпьешь с людьми, и как-то отчужденность между нами пропадает, и есть о чем поговорить. Устойчивость к алкоголю потихоньку росла.
Поступил на вечернее отделение в институт.
В 89-ом, в 24 года стал главным инженером, а потом и начальником небольшого ЖЭКа. Это был неплохой старт для карьеры. Но через пару лет меня уволили. Как-то отлучился с работы с красивой девушкой попить винца. Три дня на чьей-то квартире пили водку, а когда водка кончилась, спирт. Секса не было. На четвертый день, отлеживаясь дома, я включил телевизор, и узнал, что в стране путч. Позвонили с работы, сообщили, что я уволен. Было 19 августа 1991 года.
Жизнь стала превращаться в хаос. Институт бросил на 5-ом курсе. Отношения с женщинами были беспорядочны, сплелись в безобразный клубок. В конце концов остался со своей будущей женой, у которой не было ни квартиры, ни работы, ни родителей. А был ребенок от первого брака да расцветающий пышным цветом алкоголизм, который я тогда в упор не замечал. Зато с ней было весело. По пьянке познакомились, позже по пьянке расписались.
Работы постоянной не было. Я вдруг с удивлением обнаружил, что опять зарабатываю на жизнь руками, физическим трудом, случайными приработками.
Жизнь очень быстро перестала быть веселой. С женой вместе почти не пили. Один из моих стереотипов гласил: пить – дело не женское. Жена особо вслух не возражала, но стремительно алкоголизировалась. Надо отметить, мы с женой принадлежали к разным типам алкоголиков. Если начинала пить она, то ей было уже по@ую все. Себя же я отношу к разряду «совестливых» алкоголиков, или, если называть вещи своими именами, алкаш и созик в одном флаконе.
Однажды, когда оба были пьяными, поднял на нее руку. Впоследствии такие эпизоды стали нередкими.
Жена спивалась значительно быстрее. Но странное дело, уйти от нее, порвать этот порочный круг, сил не хватало. Когда все-таки я уже было решился, жена вдруг забеременела. Жили мы втроем в моей коммунальной общаге, соседи были трое одиноких пьющих мужика. Юридически у меня не было прав даже на те полторы комнаты, которые мы занимали, по документам было койко-место. Работы, денег, имущества, родственников в Москве не было. Рожать в такой ситуации ребенка было безумием. Но несмотря на мои уговоры и угрозы, она все-таки родила. Девочку. Анечку. К чести жены стоит отметить, что в период беременности она почти не пила и не курила. Но через две недели после родов все продолжилось с возросшей силой.
Последующие два с половиной года моей жизни вспоминаются мне как непрекращающаяся мучительная агония. Агония не тела, а агония моей человеческой личности.
Я словно находился в тисках между своим алкоголизмом, алкоголизмом жены и необходимостью хоть как-то содержать семью, своего ребенка. Выходишь из пьянки, словно подымаешься на ноги из грязи, в которую упал, с твердым намерением больше не падать, все исправить. Потом опять падаешь. А то вдруг жена запьет в самый неподходящий момент, как сзади по коленкам подрубит. Падения - вставания, падения – вставания, и так без конца.
Я перестал улыбаться, замечать погоду, смену времен года. Перестал испытывать какие-либо чувства, кроме вины, страха и гнева. Жил с постоянным ощущением надвигающейся неотвратимой катастрофы, которая раздавит меня и мою семью. Вам когда-нибудь не хотелось возвращаться в свой дом? Я прожил с таким нежеланием несколько лет. Это тяжело. Но я не мог бросить дочь. Да и куда бы я пошел? Каждый раз я не знал, что ожидает меня дома. С какого-то момента, возвращаясь, я стал заходить за дом и смотреть на окна. Почему-то мне начало казаться, что я обязательно увижу обуглившиеся рамы своей квартиры.
Выпив в кустах чекушку, шел в квартиру. А там могло быть что угодно. Однажды на пороге меня встретила дочь. В пижамке в семь вечера. В руках она держала скорлупу разгрызенного сырого яйца. Некому было ее переодеть и покормить, пока я был на работе. Я влетел в комнату и, сбросив с кровати на пол спящую жену, стал бить ее ногами. Дочь висела на ноге и кричала: «Не надо! Мама пьяная! Мама пьяная!»
И подобных случаев было много.
(Позже, уже в АА, я понял, что хотела сказать моя дочь. Моя логика: раз пьяная, значит, виновата. А двухлетний ребенок пытался докричаться до меня, объяснить, что мама пьяная, то есть, она не в себе, с ней не все в порядке, она больна. Она НЕ ВИНОВАТА, не надо ее бить.)
Хоть я и пытался как-то зарабатывать, безденежье было хроническим. Бывали голодные дни.
Однажды я лежал после трех дней пьянки, переламываясь от похмелья. Так бывало. Наступал день, когда я говорил себе, сегодня – стоп. Переламывайся, отходи. Накануне меня выгнали с работы. Я работал замерщиком в фирме по остеклению балконов. Из-за моих пьянок фирма стала терять заказы, и меня выгнали. Начав пить, на чувстве вины, я отдал остаток денег жене. Когда я стал отходить от пьянки, вопрос, есть ли в доме деньги, был лишним. Бесчувственное тело жены лежало в соседней комнате.
Моя дочь играла в комнате, в которой я лежал, иногда куда-то выходила. В какой-то момент я увидел, что она жует. Меня это удивило, потому что еды у нас не было ни крошки. Я спросил ее: «Аня! А что ты ешь?» Она открыла рот и я увидел комочек жеваной жареной картошки. Я знал, откуда она. До этого я выходил на кухню попить воды и видел на столе соседскую сковородку с недоеденной картошкой.
Именно вид этого комка чужой картошки словно сдернул пелену с моих глаз, смел все мои самооправдания, мой самообман. «Я не способен накормить своего ребенка!» Я увидел, в какой ад превратилась моя жизнь. Нахлынувшие чувства были непереносимы. Хотелось плакать, но слез не было. Хотелось кричать, но боялся испугать ребенка. И я стал негромко выть, не разжимая рта. А дочь подошла к кровати, положила мне голову на грудь, и глядя мне в глаза, стала тихонько плакать.
Как выдохшийся боксер вкладывается в последний удар, я собрался с силами в попытке заработать немного денег. Через три дня у меня была 1000 рублей. Счастливый, я купил детям кило клубники и кило черешни, ну и поесть, конечно. Черешня оказалась червивой, ну да не важно.
Я не бросил пить совсем. Я постарался максимально контролировать ситуацию, не доводя себя до опасной черты, от которой, мне казалось, я стал отползать. Мне даже удалось заработать на инструмент (дрель, лобзик), и я стал стеклить балконы.
Через несколько месяцев, под Новый Год, мне удалось получить заказ и заработать.
– Ну, все хорошо! - сказал я себе, - деньги устроить детям Новый Год есть. А сейчас я могу позволить себе немного расслабиться.
Когда ко мне вернулась способность соображать, было 31 декабря. Денег, конечно, не было. Полдня прошли в судорожных попытках их где-нибудь найти, занять. Никто мне не занял. Пара работяг с работы, куда я тоже съездил, попросили купить им пива. А за то, что я схожу, дали и мне на бутылку. От благодарности я оббежал несколько магазинов в округе, стараясь найти именно тот сорт, который они просили. Хотя какая разница. Себе я взял Балтику № 9, самое крепкое. На сегодняшний день, это последнее спиртное, которое я выпил.
Вернувшись домой, я перерыл все свои тайнички. И нашел 65 рублей в ранце своего пасынка. Пряча деньги от жены, я использовал самые неожиданные места.
С этими грошами я пошел на рынок за едой. И вот там, стоя в очереди, окруженный со всех сторон радостными, возбужденными предновогодней суетой, уверенными в себе людьми, набиравшими какое-то безумное количество продуктов, я понял про себя, что я больше никто в этом мире. Я безвозвратно утратил способность жить человеческой жизнью, способность зарабатывать, решать самые простые человеческие задачи. Я не способен заработать на самую простую еду. Я бесполезен. Я могу только пить. Я не смогу сделать еще один рывок, как полгода назад. У меня больше нет на это сил.
Бог не стал медлить в моем случае. Вечером 31 декабря 1999 года я сидел на своем первом собрании на группе «Московские Начинающие». Как описать вам, что происходило со мной? Словно Отец мой привел меня в уютное теплое место, усадил, сунул в руку чашку чая, погладил по голове и сказал: «Сиди и слушай. Здесь тебе будет хорошо». Впервые за много-много-много лет моя побитая голодная душа получала пищу, и пищу высшего качества.
Если бы кто-нибудь тогда сказал, что я не буду пить более 12 лет, я бы искренне посмеялся над этим добрым наивным человеком. Но сейчас это факт.
Жизнь за эти 12 лет не была легкой, но ни разу желание напиться не возвращалось ко мне. А полученные мной дары трезвости представляются мне фантастичными. Если у кого-нибудь возникнет желание послушать, я расскажу и об этом периоде жизни. Но, как говорится, это будет уже другая история.

С благодарностью к Богу и Анонимным Алкоголикам, алкоголик Сергей Круговец.