Иным приходит на мысль: зачем это действие благодати? Неужели мы сами не можем делать добрых дел? Вот мы сделали то и то доброе дело. Поживем и еще что-либо сделаем. Редкий, может быть, не останавливался на этом вопросе. Иные говорят, что мы не можем сами собою ничего доброго делать. Но здесь дело не об отдельных добрых делах, а о перерождении всей жизни, о жизни новой, о жизни в целом ее составе — такой, которая приводит ко спасению. При случае нетрудно что-нибудь сделать даже очень хорошее, как делали и язычники. Но пусть кто намеренно определит себя на неопустительное доброделание, определит порядок его по указанию слова Божия, — и это не на один месяц или год, но на всю жизнь, — и положит неуклонно пребывать в сем порядке, и потом, когда пребудет верен тому, пусть хвалится своею силою; а без сего не лучше ли заградить уста свои. Мало ли бывало и бывает опытов самодельного начинания и устроения христианского жития? И все они оканчивались и оканчиваются ничем. Постоит немного человек в новоизбранном порядке — и бросает. И как иначе? Нет сил. Только вечной силе Божией свойственно поддерживать нас неизменными в расположении, среди беспрерывных приливов изменений временных. Потому надобно преисполниться сею силою, испросить ее и принять по чину, — и она приподнимет нас и извлечет из этого треволнения временного.
Обратитесь еще к опыту и посмотрите, когда приходят такие помышления самодовольства? Когда человек бывает в покойном состоянии, когда его ничто не смущает, ничто не прельщает и не влечет ко греху, тогда он готов на самое святое и чистое житие. Но чуть движение страсти или соблазн, — куда все обеты?! Не говорит ли себе часто человек, ведущий невоздержную жизнь: теперь не буду больше. Но насыщение страсти прошло, новый позыв восстает, и он опять является во грехах. Хорошо рассуждать о перенесении обид, когда все идет по нашей воле, не наперекор самолюбию. Тут, пожалуй, странным покажется чувство оскорбления или серчания, какому предаются другие. Но случись самим быть в подобном положении, тогда и один взгляд, не только слово, выведет из себя. Так можно в самонадеянности мечтать о возможности самому собою, без высшей помощи, вести жизнь христианскую, когда покоен дух. Но когда зло, слегшееся на дне сердца, возмятется, как прах ветром, тогда в собственном опыте найдет каждый осуждение своей заносчивости. Когда помысл за помыслом, желание за желанием — одно другого хуже — начинают тревожить душу, тогда забудет всякий про себя и невольно воззовет с пророком: воды внидоша до души моея: углебох в тимении глубины (Пс. 68, 2). О, Господи, спаси же! О, Господи, поспеши же! (Пс. 117, 25).
Не бывает ли часто так: мечтает иной в самоуверенности пребывать в добре. Но вот воображено лицо или вещь, родилось желание, возбудилась страсть; человек увлечен и пал. После сего оставалось бы только посмотреть на себя и сказать: как это худо! Но вот представился случаи к развлечениям, и он снова готов забыться. Далее, кто-нибудь оскорбил: началась брань, укоры, суд; представилась неправая, но выгодная сделка, — берется и за то: одного унизил, с другим поделился, третьего столкнул с места, — и все это после того, как хвалился возможностью самому, без особой помощи свыше, вести себя свято. Где же сила? — Дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26, 41). Видишь добро и творишь зло: хотящу творити доброе, злое прилежит (Рим. 7, 21). Мы в плену: искупи нас, Господи!
Один из первых вражеских наветов на нас есть помысл самонадеянности, то есть если не отвержение, то не чувствование нужды в благодатной помощи. Враг как бы так говорит: “Не ходи туда — к свету, где хотят тебе дать какие-то новые силы! — Ты у меня и так хорош”. Человек и предается покою. А враг между тем — где подкинет камень (неприятности), где наведет на скользкое место (прелести страстей), где усеет цветами закрытые силки (светлая обстановка). Не оглядываясь, человек стремится все далее и далее и не догадывается, что ниспадает все ниже и ниже, пока наконец не низойдет на самое дно зла — к преддверию ада. Не нужно ли в таком случае крикнуть ему, как первому Адаму: “Человек, где ты? Куда ты зашел?” Вот это то воззвание и есть действие благодати, которое заставляет грешника в первый раз осмотреться на себя.

13 В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого,
14но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; Иак. 1

Migs
В контексте 4-го (как и 10-го) Шага слово "моральную" имеет много разрезов, приведу три найденных мною на сегодня (и опущу источники этих выводов, скажу так - "мой опыт выполнения программы в точности по БК"):

1. Мораль как правда, суть, сердцевина. Точка. Никаких рассуждений. Эхо из РЯ - "мораль басни";
2. Моральная как поведенческая (moral - относящийся или связанный с человеческим поведением, особенно отличающимся как хорошее/плохое или правильное/неправильное поведение, это перевод толкования слова moral из толкового англо-английского словаря Коллинза). Такова этимология слова moral - от латинского mos - привычка (навык, наработанный механизм поведения). Мы ведем поиск ошибок в поведении (или реакциях, если хотите). Проверка правильно/неправильно делается четырьмя вопросами: были мы эгоистичны, своекорыстны, нечестны, боялись. Напоминаю в этой связи 4 абсолюта ОГ: (абсолютные) чистота (как антоним эгоизму), бескорыстие (как антоним своекорыстию), честность (как антоним нечестности), любовь (как антоним страху);
3. Моральный как относящийся к внутренней организации (душевной, если хотите), как уточнение пространства поиска фактов - нас не интересуют остатки на счетах, авто в гараже и наличность в карманах, нас инстересует внутренние проявления ошибок в работе ума ("главная проблема алкоголика сосредоточена скорее в уме, нежели в теле" стр. 22, переводчик написал здесь "...что основная причина лежит скорее в психике алкоголика, нежели связана с его физическим состоянием", хотя на самом деле там написано "Therefore, the main problem of the alcoholic centers in his mind, rather than in his body.")

Вероятно, слово "оценили" в самом шаге и слова "...их восприятия и оценки" на стр. 62 порождают искушение начать сопоставлять свои поступки с какой-то моралью (например, христианской - её удобнее всего пинать). Так вот слова "оценка" в тексте нет, есть - "моральная инвентаризация" и "восприятие фактов", точка. Тестирование же поступков на правильность/неправильность ведется посредством вышеуказанных четырех вопросов, таким образом выявляются ошибки поведения, им вовсе не дается оценка праведности или неправедности, нет никакого судилища. Инвентаризация - поиск фактов (а не оценок) и их констатация - да, это есть (или этого нет). Сам этот процесс инвентаризации - моральный, поэтому - moral.

Я так думаю, что отчасти судилище подпитывается плавающим в АА списком из 852 недостатков, откуда всегда можно выбрать подходящий и на себя повесить. Инвентаризация имеет другую цель - найти через обиду ошибку поведения и вывести меня к принятому когда-то в прошлом и основанному на эгоизме решению, которое поставило меня в положение уязвимости. А слова "вина" в тексте, описывающем выполнение 4-го шага (сс. 62-69) вообще нет. Фраза Where were we to blame? переведена как В чем же все-таки наша вина? Это хороший перевод, литературно, лингвистически, научно и т.п. легитимный. Но не правильный. В чем наш вклад? отражает смысл. В чем наш вклад, где то самое решение, которое мы приняли в прошлом, основываясь на эгоизме и которое привело нас к обиде, ставшей следствием уязвимости?